Придет день, когда настоящее станет прошедшим, когда будут говорить о великом времени и безымянных героях, творивших историю. Я хотел бы, чтобы все знали, что не было безымянных героев, а были люди, которые имели свое имя, свой облик, свои чаяния и надежды, и поэтому муки самого незаметного из них были не меньше, чем муки того, чье имя войдет в историю. Пусть же эти люди будут всегда близки нам как друзья, как родные, как вы сами! Юлиус Фучик

пятница, 19 февраля 2010 г.

В день рождения... войны

Эх, батя, батя... И выпало ж тебе родиться на день начала войны, из-за чего потом всю жизнь ты не любил отмечать день рождения. И если когда и удавалось матери устроить батьку вечерок по случаю его круглой даты, то первую рюмку ты выпивал "за тех, кто не вернулся с войны". Не чокаясь. Вторую мы пили за тебя, третью - за нашу семью. И все, больше не полагалось, и никто продолжить не просил - в семье знали, что в нашем роду не было пьяниц и курильщиков.
   22 июня 1941  года, в твой тридцать третий день рождения, началась война, и ты, оставив семью, ушел по призыву. Ушел не прощаясь, чтобы вернуться. Попал в Крым, в "медицину", как ты любил говорить. Только какая из тебя, врожденного хлебороба, плотника, столяра, колесника, была медицина? Научили тебя быть санитаром в медсанбате да вытаскивать с поля боя раненых. Ты был невысок, худощав, жилист, способен ползать с перевязочной сумкой на передовой. Ты, рядовой той войны Павло Семенович Деревянко, награжденный за войну одной-разъединственной медалью "За победу над Германией".
   Не знаю, скольким раненым помог мой отец в боях за Крым - он и сам этого не знал, но беды отца начались, когда "под натиском превосходящих сил противника" Крым сдали, и тысячи солдат, брошенных на произвол судьбы командованием, разбрелись по взморью в районе Керчи, голодные и никому не нужные. Кто пошел сдаваться в плен, а кто искал от плена спасения. Отец с другом дошли до гнилого моря Сиваш, смогли его перейти и выбраться на "твердую" землю нынешней Украины, но там их сдали немцам местные жители, и отец оказался в плену в Германии.
   Там ему, наверное, повезло, потому что когда стали разбирать "руссиш швайн" в работники, к строю подошел местный крестьянин и спросил через переводчика: "Кто умеет сеять с руки?". Оказалось, что умеют сеять по старинке, с руки,  двое: мой отец и какой-то солдат с Дона.
   Семья немецкого крестьянина была бедная, с одной лошаденкой и двумя коровами. Хозяин, инвалид, был человек добрый, как говорил мне потом отец, а хозяйка - змея, эссесовка. Лошаденкой отец пахал немцу его маленькое поле, ею же боронил, потом засевал с руки, в семье немца заслужил уважение, и его стали звать Пауль. У немца был хороший сапожный инструмент, он научил отца сапожничать. Пауль вместе с хозяином обували семью сапожника и все небольшое немецкое селение. На прощанье, когда заканчивалась война и пришли советские солдаты, немец подарил Паулю сапожный инструмент, который потом спас в послевоенное лихолетье нашу семью от голода. Сапожный рашпиль из того подарка с клеймом "DAUERSCHNIT" до сего дня "жив", и иногда с его помощью, наученный отцом, я чиню обувь своей семьи.
   Там же, в Германии, какой-то медсанбат подхватил отца, и в нем он закончил  свою войну. В нем же он полюбил мою мать, освобожденную узницу концлагеря. С ней вернулся на Житомирщину - ее родину, прошел все мытарства НКВД - как же, бывший раскулаченный, да еще военнопленный!
   Отцу выдали паспорт, но он жизнь отцу и семье не облегчил, а наоборот. Семья поселилась на отшибе села, под лесом, в разбитой хатенке. Отец ее починил, мать родила сестру Зою (которая умерла от грибов, собранных на зараженной немцами земле), отца всем селом стали загонять в колхоз, а он не хотел туда идти. Денег и еды в колхозе не было, а пухнуть от голода вместе со всеми отец не собирался. И ушел с плотницким инструментом на заработки в Закарпатье. Закарпатье - бендеровщина, советской только становилась, крестьяне жили индивидуально, и отец там у дядька за лето заработал корову. Никакой "накладной" дядько отцу дать не мог, а написал записку, что Павло Деревянко у него плотничал и "заробыв корову", в таком-то "сэли цэ було". С нею отец и повел корову лесами на Житомирщину.
   Мать, старшие сестры из довоенной семьи отца коровенке жутко обрадовались, серпом косили ей траву, ряднами носили - отцу, не колхознику, косить даже на болоте было нельзя! Мать как-то экономила молоко, сбивала масло, и на это масло отец у еврея заготовителя выменивал телячью шкуру, ночью приносил ее домой, чинил (чан для вычинки стоял под полом, у коровы под ногами) - подальше от глаз активистов. Из вычиненной шкуры ночами при каганце* отец тем немецким инструментом тачал сапоги и продавал их или менял на хлеб. Так он спас семью в послевоенный голод.
   Когда родился я, было решено переезжать с голодного Полесья на Кубань к единственной оставшейся в живых после голодовки 33-го года родной сестре отца, тетке Оксане. Она была в большой некогда семье самой старшей, отец - самым младшим. И только на Кубани отец стал понемногу отходить душой от войны, от колхозных активистов, как говорила мать, "став потроху" улыбаться". По натуре он был веселым человеком.
Степан Деревянко
Источник:
10й канал. - 13 июля 2007 г., №29.  - С.5.

Комментариев нет:

Отправить комментарий